О культуре общения и прочем сопутствующем
В нынешнюю эпоху наблюдается подъем культуры после значительного упадка, вызванного войнами и Красным Мором. В столицах плодятся театральные труппы, на слуху имена поэтов и художников, выпускаются романы, сборники пьес и стихов, каталоги модной одежды.
Эйгэцу – глухая провинция, культурные тенденции долетают сюда обрывками и с опозданием на десять-двадцать лет, но все же долетают. Здешняя уже не совсем деревня, еще не очень город – прекрасное место для смешения старого и нового, традиции и свежих идей, слухов и правды. Столичным жителям местные нравы и моды покажутся безвкусными, смешными, бедными и пошлыми, но здешний народ высоко ценит собственную особость.
В такой глуши кастовая разница между людьми заметно стирается. Самурай, у которого всего имущества – пара мечей, дедово нэцкэ и смена одежды, разве что гонором отличается от крестьянина, который двадцать лет назад в доспехах и с копьем шагал в рядах княжеской пехоты. Торговка, привезшая в городок воз разномастных товаров, вполне могла еще совсем недавно числиться в высшем воинском сословии, да сменяла мечи на мошну – а то ведь кушать хочется. У ремесленников, выделенных в отдельное сословие, - у каждого первого родня среди крестьян, а деревенские девушки по случаю праздника прислуживают княгине в замке, нарядившись как благородные. Очень тонка грань между «вот молодец имярек, себя блюдет, лицо держит» и «ну и болван, хакама в пяти местах протерлись, а туда же: кланяйтесь самураю!» В отличие от большого города, где сословная принадлежность определяет правила поведения по отношению друг к другу более, чем что бы то ни было еще, в призамковом городишке личная репутация на первом месте, и каждый получит столько почтения, сколько заслужил, а от дурной славы, пусть даже клеветнической, не спрячешься и на другую улицу не съедешь.
С другой стороны, в здешних уединенных местах самое оно – скрыться от славы, заполученной в других краях. Эйгэцу стоит в стороне от значительных трактов, здесь нет постоянного потока путешественников и торговцев, не пробегают регулярные сегунские курьеры, новости запаздывают и искажаются, и даже письмо будет идти сюда месяцы, если не годы. Только княжеская голубиная почта – средство связи достаточно быстрое, хоть и не абсолютно надежное.
Да и читать тут не всякий умеет, не говоря уж о писать. Хотя, конечно, свое имя подписать способен каждый, если не слабоумен, и счет крестьяне вести обучены. Что до торговцев, мастеровых и особенно самураев, то эти все, конечно, грамотны, хотя и не все – настолько, чтобы выписывать романы из столиц. Стихи из «Манъёсю», положим, цитировать могут лишь высокородные, но ежели крестьянину захочется посетить кого-то в «ивовом домике», то и ему совсем не возбраняется выучить или даже сложить три строки по случаю. В столицах все были бы шокированы, конечно, но в провинции дело иное, и если владельцу рисового поля охота лягушкам стихи читать, то кому какое дело. Может, у человека с местным каппой такие высокие отношения, почему нет.
Хотя это должен быть очень смелый человек; обычно люди отгораживаются от ёкаев амулетами и офудами. Не найти такого дома, чтобы не были улеплены заклятьями все окна и двери. Опять же в столицах легко болтать, там-то людей столько, что ёкаев распугали подчистую, а здесь – вот она гора Акамими, и на ее склонах оборотня не встретить – еще ухитриться надо. Живут они тут, совсем рядом, своей ёкайской жизнью, и лишний раз соприкасаться с ними не стоит. Как не стоит и задирать их, ловить или иным манером вредить нарочно. Люди с ёкаями – как вода и масло: бок о бок, но не смешиваются.